В статье затрагивается бытование иночества в старообрядчестве, аскетический подвиг монашества, условия существования старообрядческих монастырей и скитов в Царской России после раскола и до революции, а также в советское время. Рассматриваются староверские поморские женские скиты, существовавшие на Алтае: Белорецкий монастырь и Убинская обитель.
В самом начале 1914 г. в Москве на Рогожском кладбище состоялся Всероссийский съезд старообрядцев, на котором среди прочих обсуждался вопрос «О монастырях и иночестве». В старообрядчестве проблема актуальна по сегодняшний день, потому что не всякого и не вдруг, считают архиереи, можно благословить на иноческий подвиг:
«Иночество — это девство и воздержание от всякого земного удовольствия», — писал старообрядческий журнал [1, с.45].
Идеи о пользе пустынножительства, о необходимости ухода от греховного мира в спасительную «пустыню», сохранявшую это название и тогда, когда она превращалась в многолюдный монастырь, распространились уже в первые века христианства и разрабатывались в творениях крупнейших раннехристианских писателей. Известно два вида иночества: отшельничество, основателем которого является преподобный Павел Фивейский, и общежительство, основанное Антонием Великим и преподобным Пахомием Великим, который к тому же являлся автором первого писаного устава монашеского жития.
В основе всей христианской проповеди пустынножительства лежат общие идеи: земная жизнь человека — арена борьбы между силами добра и зла, Бога и Сатаны; «чувственный» мир враждебен Богу, т.к. исполнен сатанинских сетей, поэтому необходима борьба с ним. Действенным способом борьбы признавался аскетический подвиг, наиболее приемлемый для противостояния страстям, порожденным дьявольскими кознями, так как являлся приобщением к Богу души, не замутненной мирскими помыслами. Основными путями подвижника-аскета были молитва, пост, т.е. обязанность трудиться на благо собственным душе и телу. При этом телесное благо ценилось весьма низко, работал пустынник не столько для собственного прокормления, сколько потому, что «путем к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно», «телесные труды приводят душу в смирение», «телесные труды делаются душевными добродетелями» [2, с.51], а также для возможности подать милостыню нуждающемуся. На этой же основе должна была строиться и жизнь общины пустынножителей. И хотя истории известны весьма крупные монастырские хозяйства, все же часто предпочтение отдавалось небольшому скиту, особенно «в условиях постоянного преследования со стороны государства и церкви»: тогда «самым жизнеспособным тайным монастырем был именно небольшой скит, который во время опасности мог быстро переселиться, а в случае разгрома легко регенерировал в другом месте» [3, с.68].
Первоначально «Σκήτις» — скитская пустыня в Египте, вообще убежище отшельника или несколько келий, находящихся в отдалении от православного монастыря. Скит, как и монастырь, имел собственный устав, который по сравнению с общемонастырским отличался большей строгостью.
Возникновение иночества и устройство монастырей в древнерусской церкви относится ко времени принятия христианства. Причем, как показывают русские исторические источники, в делах монастырей наряду с монастырской братией принимали участие и мирские люди [4, с.80].
Пустынножительство старообрядцев имело свои особенности. Это и такие крупные объединения, как Выг, Стародубье, Ветка, Иргиз, Керженец, Белая Криница и др. Но это и небольшой старообрядческий монастырь, собственно скит, особенно в провинции, прежде всего в Сибири. Скиты были вне официальной церкви и не подчинялись ей. Они не зависели и от государства, зато преследовались им, впрочем, в меньшей степени, чем «официальной» церковью. Как правило, старообрядческие сибирские скиты находили сочувствие и поддержку среди местных крестьян из близлежащих и даже дальних деревень. Не случайно уже в 1698 г. появился запрет вообще на строительство сибирских монастырей, хотя в Сибири, по официальным данным, их уже было 37 [б, с. 101]. Старообрядцем же со времен царствования Николая I категорически было запрещено «заводить» скиты и обители, а также именовать себя скитскими общежителями, пустынножителями и т.п.
«За устройство скита или иного рода обиталища уголовный закон подвергал виновных наказанию: заключению в тюрьме от 8 мес. до 1 года и 4 мес., а все устроенное — сломке и продаже в пользу местного приказа общественного призрения или заменяющих его учреждений» [6].
Даже на заре «золотого периода» отношение к старообрядческим монастырям, скитам и обителям носило достаточно противоречивый характер: с одной стороны, устройство старообрядческих монастырей дозволялось Высочайше утвержденным положением комитета министров от 17 апреля 1905 г. и Высочайшим указам 17 октября 1906 г. С другой стороны, теми же Высочайшими актами дозволялось только священнослужителям старообрядцев, зарегистрированным при общинах, именоваться принятым при постриге именем, т.е. замалчивался вопрос о старообрядческом монашестве. И если Третья Государственная дума находила возможным признать иночество за всеми вообще старообрядцами, носящими этот обет, с правом освобождения их от военной службы, то Государственный Совет также соглашался признать за старообрядками иночество, но лишь в тридцатилетнем возрасте, без права освобождения старообрядческих иноков от военной службы.
Как видим, известный паллиатив в решениях проблем старообрядцев продолжал сохраняться и в так называемый «золотой период». И все-таки скиты существовали, часто возникая и существуя в строжайшей тайне.
Что представлял из себя скит сибирских старообрядцев? По описаниям академика Н.Н. Покровского, это очень небольшая избушка, на 3—4 постоянных обитателя, которые в них «спасались от антихриста и от начальников или от «антихристовых начальников» [7, с.23]. Местонахождение такой избушки, иногда за несколько десятков верст от ближайшего села, не являлось препятствием для достаточно тесных и нередких сообщений между ними, особенно в случае крайней нужды, например в помощи наставника, опытного в духовных делах старца, который мог проживать в солидном отдалении [8]. Необходимые для религиозно настроенного крестьянского мира эти скиты были костью в горле официальной церкви и государства, поэтому постоянно преследовались и разорялись, а их насельники отправлялись в каторжные работы или «никонианские» монастыри «на исправление». В 1735 г. появилось распоряжение «о посылке монахов и монахинь в сибирские монастыри для увещания раскольников, живущих при заводах и, если не исправятся, о употреблении их в монастырских работах, а беглецов и прочего звания раскольников, в лесах живущих, в заводские работы, размещая их таким образом, чтобы они не имели с другими сообщения» [7; 5, с.138, 143 и др.]. Понятно, что все это не было случайностью, потому что, писал Ф. Мельников,
«старообрядческие монастыри и скиты имели огромное духовно-воспитательное и руководящее [выд. мной. — Л.Д.] значение для всего старообрядчества» [9, с.433].
О роли личности наставника в старообрядческой и крестьянской среде пишет и Н.Н. Покровский:
«Известный старообрядческий старец сразу же занимает ...довольно видное, в некотором смысле даже руководящее положение в этой демократической среде, тем более, что сам он очень близок к ней по происхождению и образу жизни. Его тайная келья ...уже играет немалую роль в жизни первых русских насельников дикого края» [7, с.31].
Иной тип старообрядческого монастыря-скита, более соответствующий традиционному, описал Г.Д. Гребенщиков в одном из своих очерков [10, с.54-68]. Это женская обитель поморского беспоповского согласия, основанная в 1899 г. на берегу р. Убы в Бухтарминской долине. Сначала в ней проживали 8 инокинь, отделившихся от поморской общины ст. Вязовой Уфимской области, которые «купили заимочку и стали жить, а в отдельной избе сделали моленную и трудились». Через несколько лет выстроили более просторную избу с маленькой кельей для игуменьи и лишь в 1908 г. построили новую часовню с колокольней в 6 колоколов и маленьким куполом.
К лету 1910 г., т.е. ко времени, когда там побывал Г.Д. Гребенщиков, в монастыре было 40 сестер разного возраста — от 14 лет и старше: 24 схимницы, одна — давшая обет «всю жизнь поработать на Христа», несколько послушниц и «...гостей, не определивших своего положения и могущих оставить монастырь, выйти замуж и проч.». Некоторые из них пришли из «официального» православия.
Монахини жили в кельях – избах, которых было построено около двадцати. При монастыре была больница, швейная мастерская, келарня (кладовая), она же кухня. Было и кладбище: «...за 11 лет существования скита на горке успело вырасти 16 черных крестов».
Быт обитательниц был обустроен их собственными руками, их усердным трудом. Каждая имела определенные обязанности, но большую часть самой черной работы брала на себя игуменья — мать Ираида, прожившая в монастыре 45 лет, с юности. Вот как описывает день в обители Г.Д. Гребенщиков:
«Эта женщина, встав утром в 2 часа, трудится до 11 часов ночи, спит, следовательно, 2-3 часа, а все остальное время она находится в работе. Встав в 2 часа, к трем она выходит в часовню, где начинается утреня, кончающаяся в пять, затем после короткой беседы тут же, начинаются часы и кончаются в семь. После этого все идут по кельям, а там, переодевшись в рабочие одежды, в трапезную, где позавтракав, отправляются на работу, в 1 час обед, а в пять — вечерня, а после нее, часов в восемь, когда все придут с работы, ужин и все расходятся по кельям, работая на себя или молясь. У старых монахинь работа одна — отправлять заказы на счет моленья за здравие питающих и за упокой умерших».
И далее читаем:
«О неусыпном труде самой игуменьи говорят то, что все 40 кроватей, столько же стульев, столов, все лавки, тесовые перегородки, разные полочки — все это сделано ее руками без единого удара топором кого-либо другого. Причем у каждой кровати, стола или стула сделано по удобному и просторному ящику внутри».
Чистота и простота царили во всех помещениях монастыря. Небеленые стены и некрашеные полы мылись до белизны. В церкви стены были окрашены в розовый, потолок — в голубой цвет. Писатель отметил и богатый иконостас — в пять ярусов. Далее цитируем: «Перед иконостасом возвышение и престол, возле которого дорогое Распятие, обвитое голубой пеленою, по бокам его иконы, а на столе стоит рукописное Евангелие, оправленное в бархатный с серебряной чеканкою переплет, а по обе стороны горят неугасимые лампады». Как замечает Гребенщиков, «...все выдержано в древнерусском стиле».
Как водится, основной труд инокинь — моление. Часов 7—8 посвящено общей молитве в церкви. Принявшие схиму молились особенно:
«...надо сделать ...1500 поклонов, которые отсчитываются по лестовке. Из них не меньше 300 земных и 700 поясных. Остальные могут быть легкие».
Протекала жизнь в обители «мирно и уютно». Приветливых монахинь любили, и «окрестные староверы... нежно оберегали их колонию».
Неизвестно, что стало с этой женской обителью. Возможно, короткой была безмятежная жизнь сестер, ведь «с дарованием религиозной свободы [11] прежнее значение этих духовных очагов было если не совсем утеряно, то во всяком случае понижено» [9, с.433]. Скорее всего, постепенно затухая, в 20-е гг. прошлого истерзанного века обитель разделила участь многих, подобных ей. А инокини? Трудно сказать. Территория эта теперь одно из «ближних зарубежий» — Восточный Казахстан. В очерке Г.Д. Гребенщиковым сохранены подлинные имена тех, с кем ему довелось встретиться: мать Ираида, мать Аполлинария, мать Ирина, мать Мокрида — но как их звали в миру? Была там девочка 6 лет, «...дочь Устькоменогорского прасола и старовера Ив. Никифоровича Федорова...». Какая судьба ждала этих женщин?
Еще один из старообрядческих монастырей на Алтае, тоже женский, поморского согласия. Находился он в Сентелекской волости в Бощелокском районе [12] — «Белорецкий Поморский скит на реке Белой», как его называли. Уединенным место, где был монастырь, делали непроходимые горы и леса, да еще правый приток Чарыша — р. Белая, на которой он стоял. Необходимое туда завозили только зимой, т.к. летом на телеге проехать было невозможно — только «верхами». Слухи о монастыре обрастают легендами, тем более что не осталось в живых не только обитателей монастыря, но уходят от нас и те, кто знал их [13].
Основанный, по некоторым данным, в 1912 г., по другим — в 1908, а возможно, еще раньше [14], трудами монахинь и добровольных помощников, монастырь был разорен в 1930 г. К этому времени в нем проживало 23 человека в возрасте от 20 до 103 лет [15]. Людская память, а также архивные документы приводят имена некоторых из них: К.И. Гилева — «старшая коровница»; О.Н. Плотникова — «чеботарь»; А.П. Бобровская, Г.Д. Боронова, Н.П. Соколова трудились в прядильне; А.Е. Лудякова и В.Л. Гилева — конюхи; В.К. Гилева — старший хлебопек. Келаршей была А.И. Круглова, уставщицей — П.П. Аулова. Настоятельницу монастыря звали Устинья Петровна Бобровская.
Эти женщины, отмеченные «искрой святого тяготения к небу», рубили из местного леса и здание церкви, и остальные постройки обители. В архитектуре церкви применены основные принципы, присущие русскому храмовому строительству, но формы упрощены. Подобное обращение с формой, ее интерпретация, тяготеющая к некоторой схематичности, — тоже характерны для храмового строительства начала XX столетия, когда даже старообрядцы руководствовались типовыми проектами: простой одноэтажный сруб под железной крышей («21x6 аршин» [18]), на восточной стороне которой имелся небольшой плосковатый куполок, украшенный невысоким шатром (на фотографии он больше похож на усеченный конус) с восьмиконечным крестом на шарообразном основании. На западной стороне крыши высилась восьмигранная шатровая колокольня, увенчанная узким и невысоким, скорее, символическим основанием-барабаном, завершавшимся луковичкой с восьмиконечным крестом [Илл. 1, с. 30]. Строение полуприкрыто густыми кронами деревьев, на заднем плане — достаточно крутой каменистый склон горы, поросший травой, кустарником и нечастым хвойным лесом. Охраняли монастырь, «чтобы посторонние или злоумышленники не появлялись», жители поселка при нем. Там жили семьями, «но с монастырскими они никаких отношений не имели». Вероятно, эта фраза, произнесенная нашим рассказчиком, должна была оградить молитвенниц от неизбежных сплетен и слухов, которые все же просочились в официальный документ — «заключение о ликвидации Белорецкого женского монастыря» [19].
Территория монастыря, по словам очевидца, была огорожена высоким тесовым забором, который, видимо, соорудили позже, чем была сделана фотография. Для удобства был проложен тесовый же тротуар, вдоль него располагались кельи. «По левую сторону от церкви стоял домик, где жила игуменья, старая женщина Устинья. В конце ряда келий был склад продуктов. Он охранялся злой собакой. Была кухня, повар, столовая, где они (монахини) питались».
Как и в случае, описанном Г.Д. Гребенщиковым, насельницы Белорецкого монастыря составляли две группы: пожилые и «рядовые молодые». Одежда тех и других была черного цвета, отличались головные уборы: молодые носили платочки, а пожилые — «глухие мантии, пристегивавшиеся спереди булавкой» [Илл. 2, с. 32].
Монастырь находился как бы в кольце сел и деревень, население которых было преимущественно старообрядческим. Село Огни постоянно держало связь с монастырем. Даже после того, как «монастырь разогнали», многие монашки отправились доживать именно туда и в с. Михайловку. Село Загриха, Вершина Бащелак, Большой Бащелак, с. Аба, д. Машенка, д. Кедровка — «кругом монастырь был зажат староверами», «всюду жили староверы и держали связь с монастырем».
Имелось подсобное хозяйство. Хлеба было мало, его недостаток восполняли закупкой муки на ярмарке в Чарыше, но молока и меда хватало не только монастырским насельникам. В период раскулачивания организация труда монахинь ставилась в пример колхозникам. Достижения не были случайными. Как и в убинском монастыре, описанном Г.Д. Гребенщиковым, белорецкие монахини трудились, не оставляя времени на отдых; в старообрядчестве любой труд является подвижничеством, залогом будущего душевного спасения. Об этих «практических выводах религии» (выражение С.Н. Булгакова) [20, с.122, 125 и др.] уже говорилось выше. Заметим только, что не имеет перспективы сравнение старообрядцев с протестантами в их «мирской аскезе», апофеозом которой у протестантов явился «дух капитализма», воплотившийся в рациональном подходе к делу и, как следствии, превосходном развитии хозяйства и экономики. В этом плане уместно, на наш взгляд, сравнение сибирских старообрядцев с сибирскими же казаками, по поводу которых в одной из статей сказано следующее: «...«дух капитализма», выдвинутый М. Вебером и определяемый по существу как «внутримирская аскеза» не может быть успешно и быстро экстраполирован в российский социум из-за православия». Старообрядческая православная община как социальный организм имеет много общего с казачеством: те и другие вынуждены были выживать, приспосабливаясь к экстремальным условиям; у тех и других жизнестойкими оказались традиции общинности, соборности; в среде тех и других могут встретиться пассионарные личности, «свободолюбивые, ищущие правду и справедливость» [21], философски относящиеся к пониманию жизненного успеха.
Монастырь служил духовным центром и для жителей близлежащих селений, и расположенных далеко от него деревень. Из них родители отдавали в монастырь на послушание своих детей. Подобную деталь отмечает Г.Д. Гребенщиков, говоря о шестилетней летней дочери И.Н. Федорова:
«Девочка отдана родителями уже два года тому назад, когда ей было четыре года, и привыкла к монастырю так, что не хочет ехать домой...» [10, с.58].
При монастырском Белорецком поселке действовала школа, в которой помимо Закона Божьего обучали чтению и письму, прежде всего по-церковнославянски, что было необходимо при совершении богослужения и при чтении.
С приходом советской власти жизнь в монастыре не могла не измениться. Согласно циркуляру от 16 августа 1921 г. монастырь был «национализирован» преобразованием в трудовую артель, чтобы плоды деятельной энергии монахинь не прошли мимо большевистских ртов. Власть-перевертыш по своему усмотрению поступала с «отделенными от государства» религиозными организациями, по своему произволу и прекращала их существование, но старалась при этом соблюсти видимость законности. Чего стоит формулировка одного из пунктов документа, ликвидировавшего монастырь: «В связи с отклонениями от циркуляра НКВД, НКЮ, НКЗ, РКИ от 16. VIII-21 г. об использовании быв. монастырей трудовыми артелями, Белорецкую группу верующих, именовавшую себя «Белорецкой трудовой артелью», в соответствии с постановлением самой группы, на основании пункта 60 инструкции НКВД М 328... ликвидировать». А чуть выше говорилось: «...существование Белорецкого монастыря, облекшееся в силу исторических условий в религиозную форму под флагом «Артели» [Выд. мной. — Л.Д.], но изменило своего содержания в сторону коммунистических устремлений, а продолжало сохранять монастырский уклад...», — причина, следствие – все перемешано! Оказывается, «...юридически существование «Артели нигде не оформлено», оказывается, монастырь «...использовал госфондовые земли», «что эта группа, проживавшая изолированно от населения, не находит в последнем никакой поддержки», «опоры среди населения не имеется, так как скитско-старообрядческий уклон монастыря рознится от окружающего догматического православия» [22]. При этом все же отмечается, что в 1927 г. «артели» был «выдан похвальный лист за представленный на выставку крупный рогатый скот», а далее: «хозяйство в связи с обложением группы, как лишенцев с 1928 г., стало падать: от 29 коров осталось 9, от 46 овец — 16 и т.д.» [23]. Цинизм не менее потрясающ, чем некогда обложение двойным подушным окладом за право исповедовать древлее православие.
Но на этом «разночтения» не заканчиваются. По воспоминаниям очевидцев, убранство в церкви было «необыкновенно красиво, богато, убрано золотом»; «...иконы, золото разворовали, растащили, закопали здесь же» [24]. — «Чтимых святынь» в монастыре нет», «культовое имущество в храме, входящее в инвентарную опись распределить в госфонд и ближайшим группам верующих» [25]. «...2. Постановление РИКа в связи с ходатайством группы о передаче монастыря под культурные нужды [выд. мной. — Л.Д.] удовлетворить. 3. Здание монастыря со всеми службами передать в распоряжение РИКа. ... Культимущество ликвидировать...» [26].
По рассказам В.С. Сердцева, где-то в окрестностях монастыря были спрятаны в земле богослужебные книги (старообрядцы знали секрет, чтобы закопанные в земле книги не сгнили, — рассказывала об этом женщина из с. Бобровка Первомайского района: их книги прекрасно сохранились в течение нескольких десятилетий). Эти книги пытались найти, но травы, подлесок, лес — все очень разрослось с тех пор, да и место некому вспомнить.
На земле русской монастыри всегда считались проводниками истины. Много их было — больших и малых иноческих общежительств. Славились они не только трудолюбием своих обитателей, но и молитвенной жизнью. Поэтому спешили к ним из самых дальних сел на молитву и совершали крестные ходы, преодолевая трудный и долгий путь порой по горным тропам. Еще в начале XX в. монастыри были средоточием культуры, грамотности и книжной образованности. Крестьяне из окрестных населенных пунктов приводили туда на обучение и воспитание любви к отеческой старине своих детей. Все изменилось после 1917 г., почти все разорено или уничтожено, только память людская [27] да уцелевшие архивные документы сохраняют нам свидетельства о них. Как мы убеждаемся, анализ не всегда объективных, но чисто отражающих определенную идеологическую установку архивных документов необходимо сочетать с устной историей, что становится трудно сделать, т.к. уходит не все успевшее рассказать старшее поколение, а метод интерпретации устных сведений предполагает работу с легендой на ту или иную тему: чем больше рассказчиков, тем бывает не проще, а сложнее установить истину.
Примечания:
- 1. Доклад совета съездов ХIII-му всероссийскому съезду старообрядцев // Церковь. № 2. 1914.
- 2. Авва Дорофей. Поучения, послания, вопросы, ответы. Репринт. М.: Актис, 1991 // Преподобного отца нашего аввы Дорофея душеполезные поучения и послания с присовокуплением вопросов его и ответов на оные Варсануфия Великого и Иоанна Пророка. Козельская Введенская Оптина пустынь. Изд. 7. Калуга: Типография А.М Михайлова, 1895.
- 3. Зольникова Н.Д. Традиции исихазма в скитах Урала и Сибири XX в. // Культурное наследие средневековой Руси в традициях Урало-Сибирского старообрядчества: Материалы Всерос. науч. конф. Новосибирск, 1999.
- 4. Макарий (Булгаков). История русской церкви. Т. Ш. СПб., 1878.
- 5. Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших дат из истории Сибири: 1032-1882 гг. Сургут, 1993.
- 6. Старообрядческий «церковно-общественный журнал «Церковь» за 1914 г. приводит ряд правительственных, а позже и думских документов, регламентирующих организацию и деятельность старообрядческих монастырей и скитов, например, ст. 49 «О предотвращении и пресечении преступлений» Указа о наказаниях изд. 1876 г.; ст. 206 «Уложения о наказаниях»; Положение Комитета министров, Высочайше утвержденное в 1905 г., пункт 6, раздел 11; Указ от 17 апреля 1905 г., пункт 9; Положение Комитета министров, Высочайше утвержденное, от 17 апреля 1905 г., пункт 7; Указ 17 октября 1906 г. Ст. 31, раздел 1; Статья 51 законопроекта Третьей Гос. Думы, и др.
- 7. Покровский Н.Н. Крестьянский побег и традиции пустынножительства в Сибири XVIII в. // Крестьянство Сибири XVIII — нач. XX в». (Классовая борьба, общественное сознание и культура). Новосибирск, 1975.
- 8. Поражает, насколько строгой, постоянной и напряженной была при этом конспирация: только по каким-то особым тайным приметам находили людей, знающих «место», где найти «грамотного старичка». Конечно, были и предатели [См.: 7].
- 9. Мельников Ф.E. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Барнаул, 1999.
- 10. Гребенщиков Г Д. Река Уба и убинские люди. Барнаул, 1911.
- 11. Указ от 17 апреля 1905 г. «О началах веротерпимости». Мельников Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Барнаул: Изд. БГПУ, 1999.
- 12. ЦХАФ АК. ФР. 690. Оп. 1. Д.21.
- 13. Благодаря воспоминаниям В.С. Сердцева, упокоившегося несколько лет назад, стараниями сотрудников Чарышского краеведческого музея, в частности, Н.В. Хроменко, и покойного журналиста-краеведа Н. Морозова история иноческой обители не канула в вечность. Сохранились свидетельства о монастыре и в старообрядческой литературе: в «Деяниях Первого Всероссийского Собора христиан-поморцев, приемлющих брак, происходившего в царствующем граде Москве в лето от сотворения мира 7417 (1909 г.) маия в дни с 1 по 11» есть упоминание о нем.
- 14. В фондах музея с. Чарыш хранится переданная из Алтайского краеведческого музея фотография, на которой запечатлен монастырский храм. Фото датировано 1907 г. Указан автор: Власов Николай Егорович (См. Фото 2),
- 15. По сведениям В.С. Сердцева, насельников было 26 человек возрастом от 14 до 80 лет.
- 16. Речь идет о профессоре П.С. Смирнове.
- 17. Женщине старообрядке // Церковь. 1914. № 36. С.826-827.
- 18. ЦХАФ АК ФР. 690. Оп.1. Д.21. Л.6.
- 19. ЦХАФ АК. ФР. 690. Оп.1. Д.21. Л. 12. Опубликован: Документы по истории церквей и религиозных объединений в Алтайском крае (1917-1998 гг.). Барнаул, 1999. С.216-217.
- 20. Булгаков С.Н. Два града. Исследование о природе общественных идеалов. СПб., 1997.
- 21. Дорофеев Н.А. Эволюционирование духовных сил казачества в процессе развития исторического сознания русской нации // Славянство на стыке веков и мировоззрений. Ч. I. Барнаул, 2001.
- 22. В Малом Бащелаке — Введенская церковь (принадлежности РПЦ); Пантелеймоновская в Сентелеке; в Чарыше — Казанской Божьей Матери. Только в с. Вершина — «собор кержацкий», да население округи в основном — «кержацкий элемент».
- 23. ЦХАФ АК ФР. 690. Оп.1. Д.21. Л.12, 12 об.
- 24. Хроменко Н.В., научный сотрудник краеведческого музея с. Чарыш.
- 25. ЦХАФ АК ФР. 690. Оп.1. Д.21. Л.12 об.
- 26. ЦХАФ АК ФР. 690. Оп.1. Д.21. Л.1.
- 27. Покойный С.И. Пирогов рассказывал, что в Барнауле, за дрожжевым заводом, там, куда ведет странная перекошенная улица-тропинка им. Штильке (так много сделавшего для Барнаула и ничего лучшего не удостоившегося!), под горой, под территорией, известной как Морозова дача, был старообрядческий монастырь. Сам старообрядец, Сергей Иванович не мог ошибиться. Да и окрестные ребятишки с десяток лет назад среди заброшенного яблоневого сада, который там еще был, под «Морозовой дачей», находили характерные нательные кресты. Других сведений об этом монастыре нет.
Автор: Л.С. Дементьева, г. Барнаул