Христианин. Читая житие святого мученика Гордея — В.П. Гриханов

 

1

С небес спадают солнечные струи.
Могучий Рим — арена многих битв.
В честь божества сегодня он пирует,
Но не поет божественных молитв.

Кому их петь? Все изгнано, забыто.
Языческий грохочет барабан.
Все храмы пусты. Алтари закрыты.
Нет в Риме больше верных христиан!

Здесь нечисть свои козни оживила.
Сегодня Марс пирует — бог войны.
Толпа безумцев идол окружила
И пляшет на потеху сатаны.

Здесь все — рабы, патриции, плебеи –
Пустые взгляды, цепкость жадных рук.
Все пляшет и поет, топорщится и блеет.
Исчадьем ада дышит все вокруг!

На игрищах лоснятся потом лица.
Едва не сбросив в беге седока,
Под гик и свист несутся колесницы,
Вздымая кверху пыли облака.

По площадям, по тесным переулкам –
Жиды, эллины, уличная рвань
Горланят песни, в бубны лупя гулко
Во славу бога, любящего брань.

Раздулся Рим, как переевший боров,
Поджаривался, вздетый на вертел.
Дым похоти окутывал весь город,
Мешаясь с запахом разгоряченых тел.

Угарно, душно. Словно бы в мякину
Слова все падают. И мысли влазят все.
Весь Рим — вертеп. Куда глаза не кинешь –
Весь в огненно-багровой полосе!

Гонитель Рим, и богохул, и бражник!
В нем все враги, и больше нет друзей.
Стоит над ним, как многоглазый стражник,
Как и сегодня, мрачный Колизей.

2

С богов фальшивых лезла позолота.
Захлебывался Марс от винных рек.
И среди этого кишащего болота,
Средь Рима появился человек.

Он появился неожиданно и смело,
Как гром является погожим ясным днем.
На нем лохмотья грязные висели,
И волос грязный спутался на нем.

Он необычен был и страшен сам собою.
Вся кожа ссохлась, тела не видать.
Но все лицо его — обросшее, худое
Покрыла ясным светом Благодать.

И он спустился в гущу смеха, ржанья,
И как на чудо, виденное в снах,
Глядели на него все горожане.
Над Римом наступила тишина.

И в тишине сказал он всем бесстрашно:
— Я лжи в душе ни капли не таю.
Явился тем, кто обо мне ни спрашивал.
Кто не искал — пред теми предстаю!

Вот так Спаситель наш, гонимый волчей стаей,
Скрываясь от несметных бурь и гроз,
Сказал однажды муки принимая, мучителям:
— Я есть Исус Христос!

И этот, одинокий среди Рима,
Толпе врагов, стоявшей перед ним,
Как-будто небеса на них низринув,
Сказал спокойно: "Я — христианин!"

И смолкли вмиг органы, флейты, струны.
Лишь птицы пели звонко с высоты.
Застыли новоявленные гунны –
Глаза навыкате, разинутые рты.

А он стоял, как будто среди моря
Гранит непоколеблемой скалы.
А на него, свирепствуя и споря,
Бросаются огромные валы.

Так и сейчас раздались крики, вопли:
Хритианин! Души его! Вали!
Руками замахали все, затопали,
Схватили странника и к князю повели.

Сам князь сидел под пышным балдахином.
Пред ним торжеств раскинулся простор.
На странника он взгляд презренный кинул.
И задрожал, ответный встретив взор.

— Кто ты? Откуда? И какого рода?
Какое званье носишь, или сан?
Зачем ты смуту сеешь средь народа?
Ведь в Риме нету больше христиан!

3

Ответил странник, поведя очами:
— Я в этом городе былую жизнь влачил.
Служил я здесь, командовал войсками.
И сотника присвоен был мне чин.

И мне сулились почести, награды.
И славы падала серебрянная тень.
Но я в другом искал себе награду.
В другом я видел свой грядущий день!

Родители служили мне примером.
От них я знал божественные дни.
Они в душе мне зародили веру.
И я хотел таким быть, как они.

Но зло пришло. Вы знаете и сами.
И верных нет — сказал ты правду, князь.
И разве можно передать словами,
Как кровь рекой недавно здесь лилась?!

Как книги правоверные сжигали,
Как била вакханалия ключом,
Как старики и дети убегали,
И падали, сраженные мечом!

Как стон стоял, дымились пепелища,
Как бушевал язычников злой стан,
Как разорялись храмы и жилища.
Гонимых в мрак пустыни христиан.

Где мне найти слова такие,
Чтоб не туманя скорбью взор,
Сказать про гниль Каппадокии,
Про Рима бешеный позор?!

Про то, как страстью злой гонимы,
Тащили воины по Риму полураздетых, верных жен,
Как в золоченом паланкине, в шелка и бархат наряжен,
Могучей стражей окружен, надменно двигался Ликкиний!

Без слез не высказать мне это
Про мир, нарушивший заветы
Про то, как с нас сдирали кожу,
Как выползала сталь из ножен.

Как за великие слова,
За свет учения Христова,
Гремели тяжкие оковы,
Катилась с плахи голова.

И, вот, стоит как наважденье,
Как страшный сон, сковавший мир,
Чумой вошедшее ученье,
Где Бога заменил кумир!

4

Но этого ужасного обряда
Не принимать велели небеса
В глубины сердца истину запрятав,
Мы удалились в горы и леса.

И я ушел... (Не усмехайся, князь!)
Я удалился в каменные горы,
Чтобы предательства не видеть больше грязь,
Чтобы не жить средь скверны и позора.

Я жил спокойно радом с диким зверем.
Не видел тех, кто яростны и злы.
Я мог свободно предаваться вере
И не слыхать языческой хулы.

Но я тогда же дал себе обет,
Исполнить твердо я поклялся словом,
Что по исходу Богом данных лет
К больному Риму возвратиться снова.

И я пришел. И я явился к вам,
Чтобы сказать при всей толпе безбожной,
Что царство ваше — вервище и хлам,
А ваша власть бессильна и ничтожна!

5

Услышав эти бьющие слова,
Князь снова содрогнулся телом.
Лицо его окаменело,
И тяжкой стала голова.

И этой головою князь решил,
Глядя, как стихли люди.
Что только смерть, и только казнь
Его со странником рассудит.

Он прирожденный был оратор
И зычно крикнул: "Спекулатор!"
Палач пришел. Огромный, верный.
Князь на пустынника кивнул:

— Сей человек — носитель скверны.
Он ввергнет в смуту всю страну!
Такой, как он, обязан быть
Смертями многими убит.

Бери его. Пытай, как хочешь.
Лей в рот раскрытый олово.
Прутом каленым выжги очи,
Сруби на плахе голову.

Клещами вырви ногти все,
Чтоб стал на вид задорней.
Переломай на колесе,
На виселице вздерни!

На раскаленных пусть углях
Подумает о Боге,
Проволоки на лошадях
По каменной дороге!

Пусть в крике рот свой изорвет,
Узнав, что жизнь вся тленна.
И не сразу пусть умрет.
А сгинет постепенно!

Такому мало смерть одна.
Он зол на веру нашу.
Так пусть же высушит до дна
По капельке всю чашу.

6

И на это странник так ответил:
— Проживу я жизнь свою всю зря,
Если не приму все муки эти
Ради мук Небесного Царя!

Жаль мне вас. Быть может внуки ваши
Смогут своим сердцем осознать,
Что никакой огонь тому не страшен,
У кого на сердце Благодать.

У кого не только кровь и вены,
У кого не только тела клеть.
Перед светом выстраданной веры
Не страшна любая боль и смерть.

Сказал. Князь вытянулся в рост,
Платок в руке холеной появился.
Взмахнул он им — и на помост
Под пыткой странник повалился.

Раздался страшный хруст костей,
И мясом жареным запахло.
Толпа застыла от страстей.
Глядя, как бьет палач с размаха.

А тот старался. Дик и груб.
Огнем паля, кромсая тело,
Но с помертвевших бледных губ
Ни слова муки не слетело.

И вот когда огонь устал,
Когда измучилось железо,
Поднялся странник и сказал,
Как будто тишину прорезав:

Сказал он громко: "Где мой Друг,
Где мой единственный Спаситель?
Ему я отдаю свой дух.
А тело вы мое примите!

Возьмите тело! Вам оно
Доставит радость своей мукой,
Как состязанье, как вино,
Как поединок ради скуки!

Чего же медлите? Ответьте!
Ускорьте к пропасти свой бег!
Не убоюсь на этом свете,
Что может сделать человек!

Так навалитесь целым Римом –
Я все страданья вам отдам.
Чем больше я от вас прии́му,
Тем больше мне воздастся там!"

7

И стало тихо, тихо так вокруг...
Ни звука, ни движения, ни ветра...
Застыли тысячи голов и рук –
Все ждали князя гордого ответа.

Сидел угрюмо, неподвижно князь...
То жаром обдаваемый, то вьюгой.
Хвостом змеиным мысль вдруг завилась
И по виску ударила упруго.

— Послушай, странник, я горяч на дело.
И не прощу того себе во век!
Но я узнал, что ты и вправду смелый.
Такой, как ты, мне нужен человек.

Я испытал тебя. Я думал ты из теста.
А ты из бронзы — твердый и живой.
Такому среди нас всегда найдется место,
Тебе мы будем рады всей душой!

Иди же к нам. Вернись опять в свой город.
В нем будет жизнь дана тебе сполна.
Забудь свои скитания и горы,
Где днем — лишь солнце! Ночью — лишь луна!

Ты молод, смел и не страдаешь ленью!
Довольно средь пустыни пропадать!
Получишь чин, рабов, рабынь, именье.
В богатстве будешь жить и утопать.

Наш царь могуч и одаряет щедро!
Служи ему! Молись другим богам!
Неужто замок хуже, чем пещера?!
И лучше рвань, чем шелк и жемчуга?!

Князь не жалел ни слов, ни ярких красок!
Христианин возвышенно молчал.
Измученный, изодранный, прекрасный,
Не сломленный рукою палача!

Когда князь кончил и застыл, как мумия,
Устав от слов, прикрыл слегка глаза.
Христианин, смеясь его безумию,
Как-будто боль стряхнув с себя сказал

— К чему мне, князь, наград и славы рабство?!
К чему богатства вылощенный тлен?!
Да разве можно вместо Неба Царства
Предложить, хоть бы что-нибудь взамен?!

Разве Веру пытками повергнуть?!
Разве солнце плетью исхлестать?!
Никогда любой жестокой скверне
Не извратить учение Христа!

Я богатство знаю не такое.
Оно не блещет златом, не звенит:
За одно лишь зернышко святое
Не сменять все золото земли!

Как правда чистая, слова слетали твердо,
И миллион заслушался сердец!
Поднялся князь и выпрямился гордо,
И с губ его слетело лишь: ''Конец!"

8

Скоро казнь. Разрешено прощенье.
Спокоен странник. Ясна голова.
Толпа родных, как скорбь и состраданье,
Ему бросает страшные слова.

Как угаром всех родных объяло.
Странника стеною обступив.
Это самый страшный ласкосердный дьявол
Их губами шепчет: "Отступи!"

"Отступи! Ты жить не хочешь разве?!
Посмотри, как жизнь вокруг кипит!
Отступи, поникни перед князем!
Перед Римом гордым отступи!

Под топор ведь скоро шея склонится!
Отступи и разуму внемли!
Отступи, чтоб видеть это солнце!
Чтоб вдыхать все прелести земли!

Отступи! Всевышний не рассердится!
Отступи! И верь ему тайком!
Сколько хочешь верь Ему ты сердцем!
Отступи одним лишь языком!

Отступи, чтоб не погибнуть в муке!
Разорви одну лишь только нить!
Отступи одним лишь только звуком!
Разве это трудно отступить?!

Разве ты, как мы, — ведь ты порочным не был!
Христа не предал за монетный звон!
Ты предстанешь чистым перед небом!
Так нарушь хоть капельку закон!

Хоть на капельку послушайся совета!
Хоть немножечко сверни на полпути!
Бог не проклянет тебя за это!
Всем миром тебя просят: "Отступи!"

9

Словно туча над спокойным лесом,
Так над Верой странника в Христа,
Разрядились родственники бесами
И рухнули, от тщетности устав.

И тогда, как твердь и как основа,
Средь поверженных языческих руин
Самым чистым и последним словом
Мученик предстал — Христианин.

— Бога славят в небесах и птицы.
Гимн Всевышнему и в рокоте грозы.
Как же языком возможно отступиться
От того, Кто создал нам язык?!

Куда же после этого мне деться?
Если я продам свои уста?!
Если я, Христа познавший с детства,
Языком восстану на Христа?!

Если отступлю хотя бы словом,
Если грязь пролью среди росы?!
Как смогу я перед Ним сызнова
Беседовать, молиться и просить?!

Если оскверню я землю из-за хлеба,
Если хоть на пядь от Веры отойду
— Не развернется ли надо мною небо?
Земля ли вытерпит? И я не упаду?!

Царство вечное не выменять за тленное.
Нашим ртом за Бога ли решать?!
Совершив хоть малую измену.
Можно после думать и дышать?

Не советуйте! Не надо. Не поможет!
Вера не способна на обман!
О врагах печальтесь лучше Божьих,
Что изгоняют верных христиан!

Эпилог

С небес спадали солнечные струи
И гордой головой поник могучий Рим,
Глядя как подвиг Господу даруя,
Безсмертьем высвеченный шел Христианин.

Рыдали старики, ломали руки жены,
Смятеньем был охвачен весь народ.
И над языческим становищем сраженным
Раздался шум, как бы от многих вод.

Пронесся ветер, как от многих крыльев,
Вверху запели трубы и Голос звал с небес.
И не найдя нигде себе укрытья,
Не выдержал и рухнул бранный бес!

1978 г.