23 мая 2019 г., на память святого апостола Симона, настал 80-й день Ангела епископа Новосибирского и всея Сибири Силуяна. По случаю тезоименитства владыки предлагаем рассказ-интервью, данное им «Алтайскому старообрядцу».
“Да будет воля Божия! Значит, так суждено. Значит, так надо”
— Ваше Преосвященство, расскажите, пожалуйста, о Вашем рукоположении в священный сан.
Владыка Силуян: Меня рукоположили в священники 25 декабря 1966 г., на св. Спиридона Тримифийскаго, чудотворца, которому, как известно, регулярно «меняют тапочки». Это было в воскресенье, в неделю святых Праотец. А во диакона поставили накануне, на преподобного Даниила столпника, 11 декабря по старому стилю.
Рукоположение совершил епископ Никодим. Во многом ради него я и поехал жить в Молдавию.
Да будет воля Божия
— Сколько за это время было испытаний, сколько требовалось терпения...
— Это уже не нам планировать, а, видимо, Богу. Я всем говорю: «Да будет воля Божия». Так лучше: не ошибешься. А если начать выражать словами — можно не туда уйти. Вот так: да будет воля Божия! Значит, так суждено. Значит, так надо. Значит, время такое, что надо что-то кому-то оставить, передать, чем-то жертвовать и т.д.
— Как известно, в 60-70-е годы в Сибири, в Новосибирске и Томске, на такую огромную территорию была большая духовная нужда, в священниках, в храмах...
— Да, пустота кругом была! Все было куда-то зажато, в угол загнано, и все в большом страхе были.
— Владыко святыи, расскажите, пожалуйста, о ваших увлечениях в молодости?
— В молодости занимался спортом: катался на лыжах, выступал на соревнованиях, любил с гор кататься, конькобежный спорт... Все это было еще до армии.
— Вы 3,5 года служили в армии?
— Тогда был Кубинский кризис, напряжёнка, в 50-х — 60-х.. Я служил с 1958 по 62-й: в 58-м в мае призван был, в 62-м в октябре — демобилизован.
— Возвращаясь к Вашей хиротонии, расскажите, пожалуйста, о служении при владыке Никодиме?
— Он был прекрасный канонист — так правила хорошо знал, и певец — голосом обладал. Он 15 лет только дьяконом был! Любил служить красиво, но был строг. И когда я прислуживал ему, ох и доставалось мне!
— Вы иподиаконом служили?
— Нет, я служил просто пономарем. А потом — молодым священником. Он все требовал, чтобы на службе не шелохнулся никто. Чтобы все четко шло. Он все мечтал: как ангелы служат Господу, так и в алтаре должны служить Богу. Ничего остального, постороннего не должно быть. Поэтому всем в алтаре доставалось. А наказание языком — это посильнее физического.
В то время никого не было, и молодежи никакой не было: все отбито было, все заглушено. И в это время неожиданно я приехал в Молдавию.
Были и проверки от властей. Инспекторы от уполномоченных органов приходили и проверяли. К примеру, если была нужда по требам выехать за город, в деревню по вызову, надо было по возвращении написать объяснение.
Так что много было искушений на ниве служения в то гонительное время. Но, слава Богу, «гены» не позволяли оставить, поддаться напору тех притеснений.
— А довелось Вам служить стихарным чтецом какое-то время?
— Действия-то были, как у чтеца, но быть чтецом — нет. Пономарил. В то время чтецов было мало, а если и ставили, то сразу в дьяконы или священники.
— До этого Вы еще работали на гражданской работе?
— Я после армии устраивался в аэропорт, потому что у меня за спиной были радиотехнические войска ПВО, поэтому аппаратура, устройства, кинематические схемы были знакомы. Была спецшкола, девять месяцев учились. Ну а то, что верующий, — не пустили. И пришлось, в конце концов, пойти работать помощником кочегара.
А потом, у меня было горячее желание к службе, посещать храм все время. И мне это полюбилось: устав, пение и чтение.
— Владыко святыи, расскажите, пожалуйста, о тех, кто в то время служил в Кишиневе?
— Со священниками проблема была. Священников практически не было. И сейчас не так-то просто найти кандидата, несмотря на то, что много церквей. К примеру, был священник Софроний Череватов в селении Кунича. Еп. Никодим приблизил его после о. Павла Морозова, в храм Кишинева, но он не смог молиться из-за больного сердца. Он надорвал сердце и лежал лет двенадцать, наверное.
Владыка Никодим в Москве посоветовался с архиепископом Иосифом, и они решили меня поставить. Мне тогда было 26 лет. Я был женат уже. В конце 1961 года приехал туда, кончил службу, а вот уже в 1962 г. — женился. Супруга моя Валентина (ныне инокиня-схимница Варсонофия — прим. ред.) отсюда, с Алтая. И она тоже воспитывалась там, в Молдавии, и училась там, в финансовом.
После армии я приехал и устроился на работу. Проработал 5 лет: работал в Академгородке, в ботаническом саду — за растениями ухаживал.
Еще был истопником, так что печки умею топить. Бывало, накладу вот так, потом тоненько посыплю уголёчком: один слой, другой слой, — и пошел в храм, пока там служба идет. Прихожу обратно — а тут уже все выгорело. Снова вытаскиваю уже эти шлаки, расчищаю колосники, провалится всё — снова свежее...
Продолжалось это все пять лет. Любил службу, тянуло в храм. А потом пришло время. Вл. Никодим мучился, каждый раз вызывал в Кишинев то одного священника, то другого, то третьего, — и от этого положения все страдали. Как и у меня было, когда не было священника. А отец Софроний Череватов, куничанин, иконописец, был лежачий. Вызывали поочередно священников, но это все обходилось накладно, стали стонать, и тогда еп. Никодим решил совершить мою хиротонию.
Местные старожилы не сразу приняли. К примеру, был такой Степан Лазаревич Худяков, председатель ревизионной комиссии. Когда я уже какое-то время послужил, и некоторых из них даже похоронил, то он все говорил: «Смотри-ка, сколько у нас было священников — они Прежеосвященные не знали, а он все знает!»
Матушка была секретарем-машинисткой у вл. Никодима и работала на кассе, проворная и работящая была, все выполняла четко, аккуратно. А [духовный] «багаж» я привез туда от Николая Дмитриевича [Тимофеева] из Новосибирска, особенно пение.
Вообще, все были отбиты от Церкви. А молодежь в церковь не пускали. Особенно не пускали в Новосибирске. Там была повариха Пелагия, и она говорила: «Сима, ты там сзади постой». Она таилась: заставляют же! Потому что «если что, замок повешаем». А я шел за клирос и плакал. Так и в Кишиневе была та же картина (запрещалось участие детей и подростков в церковных службах — прим. ред.). Все религиозное не одобрялось.
Итак, в 26 лет я задержался там в таких условиях священником.
“Божьим попущением не дается, чтобы в этой жизни христианин жил вольготно: это вредит вере”
Благодарю Бога, что от Николая Дмитриевича много почерпнул: во-первых, знания крюковые, солировку учебного октая, подобны и самогласны. И все по камертону, все точно, чтобы совпадало: как начал — так надо и закончить. Если совпадает с камертоном, значит, правильно, не совпадает — снова. Так оттачивали навыки. Очень требовательный был человек. И он не думал, что мы такие окажемся, я и моя сестра. Сначала одна, Анисья, потом Марья, которая позже примкнула — хотела петь, но, видимо, не было слуха. А потом как-то у нее развилось это все. Мария [Анфиногеновна] в Чернухе, в Арзамасе учит, а вторая старшая сестра — в Молдавии обучает (в Тирасполе), у нее уже внук священником пригодился, Василий. У Марии сыновья: Василий, Иоанн, Алексей — священники, дочь Наталья в Костроме.
— Владыко святыи, после Кишинева Вы служили в Минусинске?
— 21 год я был священником, 26 лет мы прожили в Кишиневе, а потом меня направили благочинным в Сибирь, для её духовного окормления. Отец Леонид убедил архиепископа Алимпия (впоследствии митрополита). 5 лет я пробыл в Минусинске, а объезжал все приходы Сибири и Дальнего Востока. Тогда кругом была духовная «голытьба»: никого, ничего...
А потом уже решили открыть Сибирскую епархию от Тихого океана и до Урала.
— Вы сами родом с Алтая. Что для вас значит Алтай?
— Алтай — это родина. Все равно, как и небо, и воздух, и вода, и прочее, — всё это сказывается. Родился здесь, а волею судеб как раз перед войной мы переехали. Отца забрали на фронт, а мама взяла нас троих, и поехали к родне в Томскую область. Там тоже много почерпнул: как раз в Томске монастырь разорился, который за Гарью, а иноки ушли в тайгу. И вот там она общалась, полюбила этот контингент монашеский, и как они молились — много у них взяла. А из духовенства, о. Логин меня украдкой тогда крестил. Она любила это дело, и меня заставляла читать. Сама-то не читала, но любила слушать. Мне не хотелось читать, хотелось все бегать и бегать, на лыжах кататься, по горам (приходишь домой: одежда и все обросло льдом). А вот чтобы отпустить погулять — нет. Кое-как я научился читать, и она стала просить: «Прочитай что-нибудь, жития святых, вот, прочитай листочек, тогда побежишь». — Так не хочется читать... Умоляю! — Ну никак. — «Ну, немножко». Ну что-ж, скрепя сердце, подчиняюсь. Вот как волю вырабатывала!
Так вот постепенно привело, передавалось. Ее вера передавалась на нас. Особенно на меня, я самый маленький был. Нас трое тогда до войны было. Водила меня, таскала за собой. Отец ушел на фронт, а она была сторожем в столовой. Стояли там духовки большие, длинные. Так она запихает меня туда — там горячо, тепло, я как сурок сплю. Такая была жизнь.
Стихотворения мы учили. Моя старшая сестра «Бородино» научила меня читать: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром...» И как приходим куда-то, как начну читать, все женщины старушки такого возраста — слушают, это же было во время войны. Все слушают. Были там также преподаватели, образованные евреи, старого еще склада, тоже привечали нас. В общем-то, жалели нас, что мы беззащитные были.
Потом уже сформировалось мировоззрение. Все бежали оттуда с Запада, все в Сибирь: и в Томск, и в Колпашево.
А потом, родители мои 1913 г.р., родом из Пещерки (Залесовский район — прим. ред.), там и родились. Так что эти места для меня родные как будто по генной системе.
— Владыко святыи, у Вас дед был священником, расскажите, пожалуйста, о нем.
— Да, в Бажово служил отец Киприян Килин...
Оказывается, сейчас в Перми ходят Килины. Фамилия Килины — они с Урала все. Видимо, были беспоповцы, возможно, поморцы, от слова «киль». Работали, рыбаки, видимо, были. И вот они, Килины, были «самокресты»: такая секта была у беспоповцев, сами себя крестили. Не было священников, и приучились так вот: сами себя погружали и «крестили». А книги читали, книг было много. И дочитался мой дед Киприян Килин, что без литургии, без священства спастись невозможно. Собрался и поехал в Москву.
Их, братьев Килиных, по Сибири было много. Братова здоровые, кряжистые, высокие. Потом отпочковались. И сейчас среди беспоповцев Килиных достаточно. Когда в советское время паспорт вводили, много Килиных отказывалось от паспорта, они уходили вглубь тайги, и жили без паспортов, считали, что это антихристова печать. Это еще один пример ревности не по разуму. Но их там отстреливали в тайге, не убежали от советской власти.
В Москве поставили моего деда священником. И именно сюда направили в Бажово (современный г. Новоалтайск рядом с Барнаулом — прим. ред.). Отец Киприян мало послужил, лет 6-7.
Так недолго прослужил о. Киприян, а потом тиф съел его.
— Как Вы относитесь к испытаниям, притеснениям той эпохи?
— Божьим попущением не дается, чтобы в этой жизни христианин жил вольготно: это вредит вере. Как учит свт. Григорий Богослов:
«Гонения укрепляют душу в благочестии, и в опасностях душа закаливается, как раскаленное железо в воде».
20.12.2015 г.
.
